Ярослав обернулся, будто подкинутый пружиной. Князь был воином — в следующий миг в руках его блеснула на солнце секира. Он отскочил от обрыва, чтобы медведь просто не смел его туда, и поднял свое оружие.
Добежали мы до князя почти одновременно — медведь и я. Медведь так и шел кабаном, останавливаться он и не подумал, лишь оскалил чудовищные клыки и впервые подал голос: низко и страшно заревел. Секира князя опустилась было на голову хищника, но мелькнула в воздухе медвежья лапа, и секира полетела в одну сторону, а князь — в другую. Все же князь успел достать зверя по морде, брызнула кровь, медведь снова взревел, поворачиваясь к упавшему Ярославу, но тут, наконец, я добежал и с маху опустил свое субурито медведю на спину. Честно говоря, бил почти так, как бьют начинающие, — лишь бы попасть. За такой удар у меня в додзе любой уный получил бы по горбу палкой. Но удар достиг своей цели, медведь взревел еще раз и с поразительным проворством обернулся к новому врагу. Я отпрыгнул назад как можно дальше, понимая, что такого противника у меня не было еще никогда, — его скорость и возможности превосходили возможности любого человека, а о том, что медведь бьет из любой позиции, не нуждаясь, в отличие от кошек, ни в приседании, ни в стойках, знал даже я.
Медведь кинулся на меня, я прыгнул в сторону, одновременно изголившись опустить меч медведю на мочку носа, и разбил ее, как перезрелый помидор. Снова раздался дикий рев, медведь скользнул ко мне, мелькнула его лапа, и когти захватили край моей одежды. Медведь дернул лапой к себе, и я полетел прямо к его оскаленной пасти.
Спас меня отчаянный, на пределе рвущихся сухожилий рывок в сторону, на ногах я не устоял и покатился по траве, не выпуская меч из рук. Краем глаза я видел, что князь уже поднялся и бежит к своей секире. Я вскочил и успел в самый последний миг избежать со зверем лобового столкновения, пропустил его мимо себя и, вложив в удар все умение, всю энергию и всю свою силу, опустил меч ему на спину, сразу за лопатками. Бакаутовое субурито опустилось медведю на хребет и с хрустом перебило его. Мигом позже на голову медведя обрушилась княжья секира, уйдя в череп зверя по самый обух. Медведь молча рухнул к нашим ногам. Я резко обернулся, и, как оказалось, вовремя — огромный старик бежал к нам от лесной границы, волосы его развевались на ветру, а лицо было перекошено гримасой бешенства и отчаяния. Если это страшилище пустит в ход свой посох, то выйдет ненамного проще, чем с медведем. Я поднял свой меч, готовясь встретить волхва, но тот, не добежав пару шагов, остановился.
Князь молча смотрел на него. Секиру он уже выдернул, и с лезвия ее капала густая кровь.
— Ты убил медведя Велеса, князь! — вскричал старик. — Никогда не думал, что это в человеческих силах!
Я скромно промолчал, а князь усмехнулся, но отказываться от своей победы не стал.
— Да, я убил этого медведя, который хотел убить меня. Или, по вашей вере, я должен был покорно ждать, пока он своротит мне череп?
— Не в том суть, князь. Суть в том, что слуга моего бога оказался слабее тебя, слуги нового бога. В этом я вижу указание Велеса — не мешать тебе больше в строительстве нового города. Такова воля богов, а я не спорю с богами! — Старик гордо вскинул голову.
— Я рад, волхв, что мы обойдемся без войны. Очень рад, — сказал Ярослав, стараясь отдышаться.
— Не скажу так. Если затеешься крестить угольцев, зорить капища, подобно отцу твоему, — быть войне! — сурово сказал волхв.
— Я не трону капищ. Не трону ваших угодий. Не трону вашей воли. Вы сами придете под мою руку, когда здесь встанет город. Придете своей волею, но не моим понуждением.
— Все в руках богов, князь. Сегодня я видел невиданное, видел его и твой человек, только он не знал, что видит чудо, а потому я и не стану спорить с тобой, князь. Если угольцы пожелают волею пойти в твою неволю — значит, так тому и быть, и такова их дорога. Я же никогда не пойду к тебе, князь, — старик насупил густые седые брови, опустился перед медвежьей тушей на колено, погладил разбитую голову, а потом молча ушел. Только он скрылся под деревьями за капищем, как с другой стороны раздались крики наших воинов, я узнал голос Ратьши: «Князь! Княже! Где ты? Отзовись!»
И тут я понял, что медведя должен убить князь. Не я, не с моей помощью, а сам. Лично. А потому я коротко поклонился Ярославу и припустил в противоположную от криков сторону, стараясь скрыться в лесу до того, как княжьи люди выбегут на поляну.
— Ферзь! — удивленно окликнул меня князь, но, прежде чем мой дайме успел отдать мне приказ, я обернулся на бегу, прижал к губам палец, призывая к молчанию, и скрылся в лесу.
Ночь шла спокойно. Но всю ночь я не сомкнул глаз. Что-то давило. Что-то сильно, ощутимо давило на сердце, на душу. И, как стало уже обычным, я не понимал, в чем дело. Но что-то семиверстными шагами шагало ко мне, ко всем нам. Стойкое ощущение чего-то финального. Причем в самом скором времени.
Меня убьют, что ли, сегодня? Ну что же, если так суждено, то все равно ничего не поменять. Уным я задал направление, двое из них, как минимум, сумеют дальше пойти сами. Выйдет у них интересный сплав японского и русского боя на мечах. Убойная смесь, я думаю. А как же Граф, которого я оставил на Деда? Тот пообещал присмотреть за псенышем, а если что, отправить его к Ратьше на двор, там уж разберутся, что делать с породистой собакой. Да и как сам Дед? Он уже отвык жить один. А Поспелка? Много вопросов с неприятными ответами, но, как ни крути, а в целом все решаемо. Поспелка останется при уных, Дед снова привыкнет к одиночеству, Граф приживется у Ратьши. Вот и все. Хотя, конечно, не хотелось бы, если честно, — много интересного намечается впереди. Даже то, что мы вроде как помирились с угольцами, не гарантировало нас от проблем в здешних лесах — тут и кроме угольцев водилось, как я понимаю, множество разбойничьих банд, отловом которых придется заняться. Это даже если не говорить про мое додзе. Хватит. Просто — хватит. Все.