Варяги затянули какую-то свою песню на родном языке с острым рваным ритмом, песни, которые пели мы, у них пока получались так себе, но я не оставлял надежды, что к Ростову ближе Иннар все же исполнит песнь о том, как он без мамочки и без папочки в путь отправился из Москвы. Прилипчивая все-таки песня. Тут же я и начал сам ее негромко напевать, все же прерывать варягов, которые всю душу вкладывали в то, что рычали в вечереющем лесу, было бы попросту неприличным.
Ратьша велел вставать на ночь, приглядев в лесу большую поляну. Поставить телеги кругом не хватило бы места, и их просто поставили там, где из лесу было бы проще всего подойти к лагерю.
После ужина я повалился на спину и смотрел в темнеющее небо, на котором пока что робко и блекло пробовали свои силы звезды. Небо вскоре почернело, и внезапно начался такой звездопад, какого мне в жизни не доводилось видеть, — небо просто вспыхнуло от звезд, прорезающих своими хвостами его бархатную черноту, звездопад все длился и длился, звездный дождь шел так плотно, что впору было ожидать, что он вот-вот, как майский ливень, обрушится на лес и на нас. Звездопад прекратился так же внезапно, как и начался, и больше я не видел ни единой падающей звезды, будто небо на сегодня отдало все, что обязано отдавать каждую ночь. Но звездопад был ослепительно красив.
Я закурил. Перехватило дыхание. Но все же взял себя в руки и сделал еще несколько глубоких затяжек. Грудь отозвалась болью, а потом я раскашлялся лающим, хриплым и сухим кашлем. Простудился? Но я понимал, что стараюсь соврать самому себе. Дело было совсем не в простуде.
Вот и дождались, благословясь. Вдали завиднелся, наконец, Ростов. Почти приехали. Отчитаемся у князя, и можно будет идти домой и кашлять там. Или задыхаться. Широкий выбор. В общем, добился своего, что сказать. На самом, так сказать, интересном месте. Дальше-то что? То, что сулил фершал? Дохтур-то чего говорил-то? Обидно, надо сказать. Тут кашель поутих, и я снова воспрял духом — может, оно и ничего страшного, так, попугали легкие только. И так-то почти не курю. Почти. Если сравнивать. С тремя пачками в день. М-де. Стоит ли дивиться результатам.
А я не дивился. Я уже отвлекся от мрачной темы досрочных похорон и радовался солнечному дню и близкому концу пути. Собственно, мне-то что делать у Ярослава? Но раз уж был в посольстве, то заехать придется. Да и про странных разбойников-стахановцев, трудившихся и в дневное время, рассказать следовало, собственно.
Наконец, наш поезд под «Русское поле» въехал в ворота города и степенно прошествовал к княжьему терему. Народ по пути приветливо махал руками, мальчишки бежали вслед, девки, как и положено, стыдливо таились за рукавами от хищных взглядов воинов. Отряд варягов, замыкающий процессию, большой радости не вызвал ни у кого. На них смотрели хмуро, мрачно, многие с раздражением. Варяги в ответ смотрели чертом, с вызовом. Плевать они хотели на недовольство лапотников, они, лапотники, довольны не бывают все равно никогда.
В церковь на сей раз заезжать не стали, видимо, по приезде домой это было дело сугубо личное и добровольное. Это в Киеве Ратьша отвечал за все, включая, как выяснилось, и души воев.
Вскоре колонна наша въехала на княжий двор. К моему удивлению, Ярослав вышел на крыльцо сам, причем ждать себя не заставил. При виде князя и мы, и варяги склонились в поклоне. На умном, спокойном лице князя не отразилось ничего.
Видимо по обычаю, Ратьша стал держать ответ за поездку прямо тут же, при всем честном народе. Ярослав молча слушал, кивал, лицо его оставалось спокойным, и только раз оно стало участливым, когда Ратьша рассказал о битве в Диком Поле, которая стоила нам семнадцати человек.
Вскоре Ратьша поведал о беседе с великим князем, поведал и о присланных варягах, на которых Ярослав посмотрел очень внимательно, но снова ничем не выдал своих чувств. Наконец, Ратьша дошел до моей драки с киевскими татями, промышлявшими днем, и Ярослав слегка поморщился, но опять же ничего не сказал. Ратьша закончил свою речь поясным поклоном, дружина повторила поклон, и Ярослав пожаловал каждому воину по гривне, причем варяги тоже получили деньги. Ну, в общем-то, мудрый ход. После чего Ярослав пригласил всех к вечеру на пир по случаю благополучного возвращения и присоединения новых ратников. Затем он ушел в терем, Ратьша последовал было за ним, но я придержал тысяцкого вопросом:
— А мне что велишь делать, Ратьша? С тобой идти или можно домой ступать?
— Пошли со мной. Если ненадобен будешь, то князь скажет, — решил тысяцкий, и мы вошли в терем вместе. Тут же перед нами вырос какой-то вертлявый юноша и попросил следовать за ним. Кажется, Ярослав очень редко для своего пребывания выбирает большие горницы — во всяком случае, видел я его пока только в маленьких. И на этот раз мы оказались в небольшой горенке, где на лавке у задней стены сидел Ярослав.
— Что, наставник, скажешь о тех татях, что на тебя среди бела дня напали? — начал Ярослав с места, видимо, чтобы быстрее меня отпустить и поговорить с тысяцким о действительно серьезных вещах.
— Скажу, княже, что не тати это были. Уверен, что были это люди великого князя Владимира, который хотел посмотреть, кто я такой и на что гож.
— Вот и посмотрел. Четырех человек как не бывало. Не оплошал ты, наставник, — Ярослав ухмыльнулся. — И отцу моему загадку загадал. Хорошо, я доволен тобой, Ферзь. Ступай теперь. Вечером на пиру жду тебя.
Я поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.
Ярослав же продолжил свою речь: